Краска, по мнению ученых, соотносилась с огнем и была символом божества, использовалась как органическая часть сакрального действия, обладала волшебными свойствами, порожденными Божеством.
Мистическая символика краски возникла на основе хроматических оттенков горящего огня: различные краски вздымающегося вверх огня представлялись древним как концентрические круги. Каждая краска (круг) занимала свое место в модели Вселенной и имела в связи с этим определенное символическое значение. Основными у индоевропейцев признавались лишь три краски. Белая как символ неба потустороннего мира, по которому путешествуют души умерших; черная – символ преисподней; красная – символ божества, жизни, силы, очищения.
Реликты древнего состояния культуры, когда одним термином обозначалась значительная часть спектра, наблюдаются и в развитых языках (к прим., цвет красный в ирландском языке). Обусловливается это системой языка, в котором каждый знак – член своей системы. К примеру, в осетинском языке одной основой цъæх обозначается зеленый, синий, голубой и серый цвета, хотя для его понятия было старое иранское слово хæр-, сохранившееся в хæрæг "осел", хæрис "ива" и в дигорском диалекте –хæрæ мегъæ "серый туман". По В.И. Абаеву, цъæх "серый", "синий", "голубой", "зеленый" <…>, по всей вероятности, кавказское слово; ср. авар. цъцъахил "серый", "голубой", табас. цъух- "серый", груз. цъахи, цъака "сыворотка" ("серая жидкость", ср. осет. цъæх сылы "сыворотка"), каб. шъехуа "синий", "голубой", шъхо "серый"; намечаются связи и на иранской почве: перс. загъ "синий" (загъ-чашм "синеглазый"). Совмещение в одном слове значений серого, синего и зеленого В. И. Абаев объясняет хозяйственной неактуальностью этих цветовых различий в условиях староосетинского быта. В аналогичных условиях такой же цветовой "синкретизм" наблюдается в других языках; ср. абх. ά-ес’a "серый", "синий", "зеленый".
Факт обозначения одним термином цъæх стольких цветов говорит о значительном расширении объема семантики понятия цъæх. Любопытно в связи с этим наблюдение А. Мартине, по мнению которого цветов типа синий или зеленый "как таковых в спектре нет, ибо последний представляет собой непрерывный переход от фиолетового к красному. Эта непрерывность подвергается в разных языках различному членению…". Цитируемое означает, что фактически каждому языку соответствует своя, особая организация данных опыта. История каждого цветообозначения определяется разными факторами, среди которых находится и фактор этнической склонности к тем или иным цветам.
Аланам по образу жизни были свойственны "холодные" цвета: голубой, синий, зеленый, серый (цъæх), то есть краски не предметов, а атмосферы, потому что они уничтожают телесность и создают впечатление шири, дали, безграничности: это цвета уединения, заботливости, связанности настоящего момента с прошедшим и будущим, судьбы, "имманентного предопределения Вселенной".
Восприятие цвета человеком носит ярко выраженный национальный характер, определяется историей, бытом, спецификой понимания окружающей действительности, постижением природной и культурной среды, а также психологией, эстетическими и этическими представлениями, нравами народа. Но наряду с этим существует и интерсубъективное отношение к различным цветам, и оно обусловливает понятие "символики цвета", а она связана с сознанием и ощущениями человека.
Каноны аланской (осетинской) культуры не допускают спектральной пестроты и неопределенности: традиционная эстетика осетин редко когда разрешает в одежде сочетание более трех различных цветов, а кричащий наряд в народе определяют как кæркæ-мæркæ, хъулон-мулон – "пестрый, расцвеченный, яркий". Это правило таит в себе глубокий смысл: именно спектрально чистые цвета имеют первостепенную значимость, поскольку только они могут быть "наполнены", "нагружены" ритуальной, обрядовой и прочей символикой, что предполагает их участие в структурировании этой культурой окружающего мира как своеобразных знаковых опор.
Известно, что человек обладает цветовым языком, ментальным по своей природе, и наряду с музыкальным сознанием вполне допускается сознание цветовое. Предметы сами по себе бесцветны. По мнению некоторых ученых, они окрашены культурой, причем процесс окрашивания длился чрезвычайно медленно, потому что цвета не сразу открылись людям. История каждого цветообозначения определяется разными факторами, среди которых и фактор этнической склонности к цветам, и набор пигментных генов. В.С. Уарзиати описал предметный цветовой мир алан-осетин и обосновал его культурно-эстетическую устойчивость.
Цветовая символика занимает важное место в традиционной культуре алан-осетин, тесно связана с их религиозно-мифологическими представлениями и древней моделью мира. Особенно ярко отражена она в языке устно-поэтических произведений, несущих глубокую информацию о культурной традиции народа: в его образных средствах культурно значимая информация проявляется в коннотативном аспекте семантики.
Специфика национального мировидения отражена в текстах малых жанров: пословицах, поговорках, загадках, устойчивых речевых формулах, сказках и др.
К примеру, цвет цъæх в осетинских загадках соотносится не только с зеленым, голубым, серым (ср. харбыз (арбуз) ассоциируется с цъæх гал "зеленым бычком"; хъаз (гусь) с цъæх цъæстытæ "голубыми глазами"; цъæх уæс (дым) с "серым теленком"; тохына (труба) с цъæх лææппу "серым парнем"), но также и с белым цветом (нымæт (войлок) с цъæх адаг "белым оврагом"; къуыбылой (клубок) с цъæх къуыбылой "белым клубком"), с частью от целого: басы цъæх "жидкий суп".
Цветовое восприятие, нашедшее свое отражение в паремиологической, лексической и фразеологической системах осетинского языка, основано на принципе использования горцем типичных черт окружающего его мира: таких, как (цъæх) арв "(синее, (голубое) небо"; (цъæх) дон, дæттæ "(голубая) вода, реки"; (цъæх) хох; хæхтæ "(серая, серые) горы"; (цъæх) бæх "(серой масти) конь"; (цъæх) кæрдæг "(зеленая) трава"; (цъæх) мигъ "(сизый) туман" и мн. др.
Это видение реальной действительности и лежит в семантике дальности, бесконечности, потенциально свойственной обозначению рассматриваемого цвета, и опирается на фразеологизированные традиционно-фольклорные эпитеты в приведенных словосочетаниях. В осетинском языке различима явная ассоциация между понятием данного цвета и концептами арв "небо", дон "вода, река", хох "гора", кæрдæг "трава" и др.; ср. æрвхуыз "лазурь"; "голубой, лазурный", букв. "подобный небу", "цвет неба"; кæрдæгхуыз "зеленый", букв. "подобный траве", "цвет травы"; донхуыз "темно-серый", букв. "подобный воде", "цвет воды".
Помимо собственно цветового значения (уалдзыгон цъæх кæрдæг "весенняя зеленая трава", цъæх нæуу "зеленый дерн"), слову цъæх "зеленый" присуще и символическое значение, отходящее от основной семантики этого прилагательного, – "еще не созревший"; ср. цъæхæй рæгъæд "преждевременно созревший"; цъæх нæмыг "неспелое, незрелое зерно"; цъæхдæндаг "оскомина", букв. "зеленый зуб".
В осетинском языке лексеме цъæх свойственна семантика светлый: боныцъæх "рассвет"; значение белый: цъæх сæгъ "белый козел".
Хотелось бы остановиться на благопожелании из Сойы зарæг "Песни Сой (на празднике Кахца)": "Фараст лæппуйы æмæ иунæг цъæх чызг"! (вариант: "Фараст лæппуйы ‘мæ иу цъæх чызг"! (свадебное арфæ). На летнем празднике в честь новорожденного сына высказывалось пожелание родить девять мальчиков и одну синюшную девочку-нежильца. Семантика прозрачна и обусловливается предпочтением в старину мужского потомства, что было мотивировано рядом причин, среди которых главная – только мальчики наделялись землей, которой так не хватало в горах. Со временем благопожелание видоизменяется: добавляется к словосочетанию иу цъæх слово цæст "глаз", в итоге желается иу цъæхдзæст чызг "одну голубоглазую девочку".
К числу ахроматических прилагательных относится и цъæх в значении "серый": в одних примерах обозначает просто цвет (цъæх бирæгъ "серый волк"; цъæхой "серый"; цъæх бæх "лошадь серой масти"), в других – осуществляет метафорическое отождествление зеленого цвета с отравой, злостью, огнем: цъæх арахъхъ "самогон"; мæ зæрдæ дзы ‘сцъæх и "я натерпелась от него, букв. мое сердце позеленело от него"; хылмондаг лæг цъæх арт уадзы, йæ удæй цъæх арт цæгъды "сварливый человек сильно сгорает (устает), выматывает душу".
Метафоричен цвет цъæх в календарной обрядовой поэзии; ср.: æ биццеутæ цъæх далистæ "ее мальчики – серенькие барашки"; цъæх авги дзаг цъæх арахъхъ, цъæх арахъхъ! – "в прозрачной бутылке прозрачной араки, прозрачной араки!"; в плачах: æ цъæх дортæ фæсдуæрттæ та къолтæ-молтæй игауунцæ – "его серенькие камешки из-за двери, склонив набок головы, смотрят печально"; дæ цæвæг къулыл цъæх ызгæ фæкæна, дæдæй! – "чтобы коса твоя, на стене (висящая), синей ржавчиной покрылась, дадай!"; дæ хæмпус уадултæ тар цъæхтæ куы баисты… – "твои пухлые щеки темными синяками покрылись…"; цъæх нæууыл дæ бадæн уæд… – "на зеленой траве-мураве твое сиденье пусть будет …"; цъæх бæгæны… – "черное (синее, прозрачное) пиво…".
Колористический язык отражает все основные сферы жизнедеятельности этноса. Материальными носителями цвета являются естественные красители (ахорæнтæ). У алан, как и у многих других народов, издавна сложились представления о различных цветовых оттенках в ходе практического получения желаемых нюансов из естественных красителей в процессе окраски и др. О высоком уровне техники покраски и раскраски у алан свидетельствуют найденные археологами (Б.В. Техов, В.А. Кузнецов, В.Х. Тменов) при раскопках различные предметы быта, одежда, многочисленные украшения и др. Цветообозначения в роли словесных образов связаны с культурно закрепленными эмоциональными состояниями и ситуациями. Ср. в осетинском языке: фырæфхæрдæй ныцъцъæх уæвын – "посинеть от оскорбления"; "позеленеть от обиды"; æрбацхъæх уæвын "посереть, стать серым (о человеке)"; цъæх арт уадзын – "синее пламя испускать, сильно гореть (душой)" и др.
Цвет – культурно значимая содержательная категория, и это отражается в фольклорных текстах. К примеру, в отрывке из сказки: "Мæлæг ус афтæ фæдзæхста йæ лæгæн: бурхил æмæ цъæхдзаст сылгоймаг ма бацагур дæхицæн æфсинæн". И далее: "Цъæхдзаст усæн йе ‘лгъыст цæуæг у". По народным поверьям, рыжая и голубоглазая женщина обладает способностью "сглаза", наводит порчу не только на человека, но и животного; ее проклятия сбываются, поэтому избегали ее, прибегали к защитительной магии, к различным оберегам. В паремии: Урс фос – æнæ фос, сау фос – æрдæг фос, саусæр цъæх фос – æххæст фос. – "Белый скот – без богатства, черный скот – полбогатства, черноголовый серый скот – совершенное богатство". По В.И. Абаеву, "слово фысым/фусун восходит к древнеиранскому fśumant "обладающий скотом", "скотохозяин". <…> И дело в том, что в кочевом быту не обладание домом, а обладание скотом является синонимом хозяйственности, достатка и способности оказать гостеприимство, которое с древнейших времен было непреложным законом осетинской жизни. Скот (фос) – воплощение богатства. Белые животные – представители белых небесных стад, они – сакральны, приносятся в жертву; им противопоставляются земные черные стада. Черные животные жертвуются лишь патрону диких животных и охотников Æфсати, богу-громовержцу Уацилле; покровителям лесов и лесных богатств, небесных туч и дождя: грозовые тучи представляли собой опасность для урожая.
Как видим, народ сохранил регламентации, обусловленные цветом жертвенных животных. Группа слов-цветообозначений представляет собой микросистему и объединяется понятием "цвет" – хуыз с семантикой 1. цвет; масть; 2. вид, образ; внешность: фæныкхуыз "цвета золы"; тарцъæхтæ, тархуыз "темного цвета", æрвхуыз "небесного цвета". Слова, выражающие цвет, относятся к качественным прилагательным, имеют степени сравнения (цъæх "голубой" – цъæхдæр ("голубее"), цъæх-цъæхид ("самый голубой", более синий, зеленая-презеленая"); с помощью суффиксов -гомау, -бын образуют слова со значением недостаточной или слабой степени качества (цъæхгомау "зеленоватый", цъæхбын "голубоватый", цъæхбынгомау "сероватый"); указывают на отношение ко времени (æнусонцъæх – "вечнозеленый"), на проявление признака в виде действия (æрбацъæх кæнын – "покрасить в зеленый цвет; покрыть зеленой краской"), фæцъæх кæнын – "засинить, к пр., белье"), на проявление признака (цъæх дарын – "зеленеть").
В качестве синонима к лексеме хуыз может выступить существительное ахорæн – "краска": цъæх кæнын – "красить в синий, голубой, зеленый, серый цвет"; но цъæх кæнын байдыдтой – "зазеленели".
Гениально прочтение выдающимся ученым В.И. Абаевым в статье "Синее вино" в "Слове о полку Игореве" семантики словосочетания "синее вино", под которым, по его мнению, следует понимать х л е б н о е вино, т.е. водку. "Вино в применении к хлебному хмельному напитку – слово более высокого стиля, нежели водка. <…> Такой перенос понятен. <…> вино "синее" потому же, почему в русском фольклоре, в частности, в былинах (хлебное) вино – "зеленое" ("чара зеленá вина"). Синий и зеленый цвета – соседи по спектру и могли заменять друг друга как украшающий эпитет хлебного вина. Слово синий одного корня с сиять, и в его семантическое поле входили понятия прозрачности, яркости. Не случайно в "Слове о полку Игореве" синий выступает также как эпитет молнии: "…трепещутъ синiи млънiи". "Синее вино" = прозрачное, очищенное вино".
Полную аналогию "синему вину" древнерусской поэмы В.И. Абаев находит в осетинском языке. "Здесь чистое хлебное вино (aрахъхъ) имеет постоянный эпитет цъæх ""синий". В застольной песне пирующие обращаются к хозяйке: "Рахæсс ма нын дæ къæбицæй Сау бæгæны ‘мæ цъæх арахъхъ". – Вынеси нам из своей кладовки черное пиво и синее вино (арахъхъ). Цъæх арахъхъ ("синее вино") – такое же устойчивое сочетание, как и сау бæгæны ("черное пиво")", – заключает выдающийся ученый.
АВТОР: ЕЛЕНА БЕСОЛОВА